ОЛОНХО

Коль стану я вспоминать,
Как старый олонхосут,
Ногу на ногу положив.
Начинал запев олонхо
На ночлеге — у камелька,
Продолжал рассказ до зари
Про далекие времена,
Как размножились под землей,
Разъяряясь на человеческий род,
Адьараи-абаасы,
Как возник народ уранхай-саха
Как три мира были заселены...
Коль стану я в лад ему —
Сказителю седому тому,
Как эмисский прославленный Тюмэппий,
По прозванию «Чээбий»
Стройно сплетать
Словесный узор;

Стану ли стих слагать,
Старому Куохайаану подстать —

То скороговоркой.
То нараспев —
Так начну я сказанье свое.

На широком нижнем кругу
Восьмислойных, огненно-белых небес.
На вершине трехъярусных
Светлых небес,
В обители полуденных лучей,
Где воздух ласково голубой.
Среди озера — никогда
Не видавшего ни стужи, ни льда.
На престоле, что вырублен целиком
Из молочно-белой скалы.
Нежным зноем дыша,
В сединах белых, как молоко,
В высокой шапке из трех соболей,
Украшенной алмазным пером,
Говорят — восседает он.
Говорят — таравляет он,
Белый Юрюнг Аар Тойон.
Подобная сиянию дня,
Подобная блистанью огня,
Солнце затмевающая лицом,
С ланитами светлей серебра.
Играющими румянцем живым,
Как рассветы и вечера,
Адьынга Сиэр Хотун,
Подруга владыки небес,
Супруга — равная блеском ему,
Есть у него, говорят.

Породили они в начале времен
Светлое племя айыы —
Красивых богатырей-сыновей,
Красивых дочерей
С поводьями за спиной.
В улусах солнца они живут,
Стремянные — шаманы у них,
Удаганки — служанки у них.

А в сказаньях седых времен
Прежде слыхали мы.
От предков узнали мы,
Что, кроме рода айыы.
За гранью мятежных небес.
За гранью бурных небес.
Летящих с запада на восток,
В кипящей области бурь
Утвердились в начале времен
Прародители девяти племен
Верхних адьараев-абаасы.
Железными клювами бьет
Пернатая их родня.
Родич их — Бэкийэ Суорун Тойон,
Чья глотка прожорливая, говорят,
В завязку шапки величиной;
Небесный ворон Суор Тойон,
Чье горло алчное, говорят,
В наколенник развязанный шириной...

В том улусе, в бездонной тьме,
Под крышею вихревых небес.
За изгородью с теневой стороны,
За большим загоном с другой стороны.
Необузданно лютая, говорят.
Непомерно огромная,
Гневно строптивая.
Гремящая Куохтуйа Хотун
Хозяйкой сидит, госпожой
На кровавом ложе своем.

Если слово ярко-узорно плести,
Если речь проворно вести,
Должен правду я говорить,
Старых сказочников повторить;
У почтенной старухи такой
Был ли равный ей друг-супруг —
В объятьях ее лежать,
Выл ли кто достойный ее —
На ложе кровавом с ней
Любовные утехи делить?
Так об этом рассказывали старики:

Дремлет за тучами исполин
С красным наростом над кадыком
В дюжего дитятю величиной;
Из ороговелого горла его.
Из-под грузного подбородка его
Ниспадает до самой земли
Посох вертящийся огневой...
Если рогатину в семь саженей
В бок, под ребра ему
До основанья всадить —
Хлопая себя по бедру,
Всполошенно вскинется он,
С воплем проснется он,
Грозно воссядет он.
Разгневанно ворча, бормоча,
Великий Улуу Суорун Тойон.
Вот, оказывается, какой
Чудовищный муж-старик
Есть у Куохтуйа Хотун.

После великих древних боев,
Всколебавших до основания твердь
Необъятно гулких небес,
Улуу Тойона бойцы-сыновья.
Отпрыски старухи его.
Заселили весь южный край
Завихряющихся в бездну небес.
Тридцать девять их было родов.
Неуемно свирепых задир.
Возмущавших издревле мир
На небе и на земле.

Если стану подробно повествовать.
Старому Аргунову подстать.
Если увлеченно начну,
Как Табахаров песню слагать,
Воздавая славу тем племенам.
Называя по именам
Рожденных в облезлой дохе
С деревянными колодками на ногах
Матерых богатырей.
Которых подземный мир
Атаманами своими зовет,
От которых из пропасти Чёркёчёх,
Из бездны Ап-Салбаныкы
Исторглись бесчисленные рои
Пагубно-кровавых смертей,
Коль об этом начну говорить —
Будет такой рассказ:

Если чародейный аркан
О восьмидесяти восьми петлях,
С силою метнув, захлестнуть
На шеях восьмидесяти восьми
Шаманов, оборотней, ведунов,
Кружащихся, как снеговой ураган
Северных ущербных небес,
И швырнуть их разом
В мглистую пасть
Погибельной пропасти той —
Не набьешь утробу ее.
Не обойдешь коварства ее.

Хлопающий бездонным жерлом
Хапса Буурай — сородич такой,
С захлопывающейся крышкой стальной
Нюкэн Буурай — такая родня
Есть, оказывается, у них.

Всей породе Аан Дарасы
Матерью древней была
Старуха Ала Буурай
По имени Аан Дьаасын,
Прославленная хотун-госпожа,
С деревянною колодкою на ногах
Появившаяся на свет.

У почтенной старухи такой
Был ли ей равный друг.
Достойный в объятьях ее лежать,
Достойный взбираться по вечерам
На высокое лоно ее?
Что об этом предание говорит?
Что об этом поют старики?

Ставший корнем всех
Адьарайских племен,
Отцом подземных абаасы,
Нижнего мира тойон-властелин,
Родившийся в облезлой дохе,
С клыками, торчащими, как остроги,
Луогайар Луо Хаан-великан
По имени Арсан Дуолай
Мужем был у старухи Ала Буурай.

* * *
Далеко, за дальним хребтом
Раздорами обуянных веков.
Когда кровожадные богатыри,
Обитатели бурных небес,
Словно копья молний, резали высь;
Далеко, за дальней чертой
Бушевавших смутой веков,
Когда потомки подземных владык
Рыскали, пасти разъяв;
За пределами сгинувших навсегда
Древних бранных веков.
Когда племена уранхай-саха.
Дети солнечного улуса айыы
Не появились еще на земле,
Тогда, в незапамятные года.
Три враждебных рода богатырей —
Светлые исполины айыы
И враги их — верхние абаасы
И подземные абаасы.
Копьями на лету потрясая,
С воплем сшибались, дрались;
Рогатины всаживали друг в друга.
Рогатинами поддевали друг друга...
Грозовые удары, гром.
Голеней перелом.
Суматоха, переполох
С утра до ночи — день за днем.
Мертвой хваткой за горло душа.
Бедренные кости круша.
Били друг друга в темя и в глаз,
Гнули друг друга до самой земли.
Подымали в воздух, крутя,
Проклиная, стеная, кряхтя,
Поединки по тридцать суток вели,
По темени палицами долбя.
Понапрасну силу губя,
Побить друг друга они не могли;
Хоть жестокосерды были они.
Бессмертны были они.

Теплый воздух
Повеял с небес,
Закружились клубящиеся облака,
Опустились до самой земли.
И вот, почитаемая везде,
Небесная жизнедарящая мать —
Ньэлэгэлдин Иэйэхсит,
Ньэлбэн Айыысыт,
Белой, как молоко,
Кобылицей оборотясь,
С облака сошла,
Прискакала к урочищу первых людей,
Прянула на дыбы,
Глянула в их золотое жилье,
В их серебряное гнездо.

И поемным лугом она понеслась,
Посолонь кругом она понеслась.
Трижды стойбище обежала кругом.
Трижды фыркнула потом —
Пал на землю стодневный
Палящий зной...
А как трижды звонко
Проржала она —
Выпала на три года окрест
Молочно-белая влага с небес...
Трижды шумно встряхнулась она —
И маревом синим подернулась даль..
На обширном лугу-тюсюльгэ
Где хозяин готовил пир.
Где молочный омут кипел,
Кобылица небесная, встав на дыбы,
По-журавлиному встав
На задних копытцах своих,
Полморды сунула в полный турсук,
В бурлящий кумысный мех
И большими глотками пить начала.
Булькая и журча.
Потом, глубоко вздохнув.
Подбежала к просторному дому их,
Голову просунув свою
В распахнутое окно.
Трижды фыркнула —
И широкий чан,
Поставленный посреди жилья.
Кумысной влагою
Сам собой
Наполнился до краев.

О протянутую веревку — сэлэ,
К которой привязывают жеребят,
Как будто споткнулась она...
И вдруг— обернулась она
Прекрасной женщиной-госпожой.
Статной нарядной хотун,
В дом горделиво вошла;

Душу мальчика
В виде пернатой стрелы
Скрывая в правой руке.
Душу девочки
В виде ножниц двойных
Скрывая в левой руке.
Поступью неслышной вошла.
По воздуху проплыла
В серебряное людское гнездо,
В просторное золотое гнездо.

Вея миром.
Дыша добром,
К изголовью женщины молодой
Приблизилась она,
Благословение произнесла.
Ворковать, колдовать начала.
Помощь айыы
Призывала она.
Все громче пела, вещала она...
С благословеньем раскрыв
Оборчатые полы одежд
На бедрах Сабыйа Баай Хотун —
Прародительницы племен,
Миротворная Айыысыт
Проворно стянула с нее
Наколенники из рысьих мехов,
Из отборных рысьих мехов,
Раздвинула колени у ней;
Благотворной дланью своей
Стала оглаживать ей живот...
И, кивая в лад головой,
Уранхайской речью людской
Заклинанья петь начала.
Слово тайное произнесла.

Когда еще младенцем он был,
Этого богатыря,
Которому равных по силе нет,
Мы решили до времени сохранить,
Усыпив его властью чар
Шаманки Айыы Умсуур,
Вечно юной старшей его сестры,
Врачевательницы девяти небес,
Заклинательницы восьми небес.

Этот юноша-богатырь
Непробудно спит на нижнем краю
Западных желтых отлогих небес.
Там закаты сквозь хмурые облака
Озаряют красным светом своим
Вершину железной горы.
На той вершине крутой.
Усыпленная колдовством,
Потаенная — вкушает покой
Душа материнская богатыря;
Силою восьмидесяти восьми
Заклятий оплетена,
Спокойно до времени спит
Душа отцовская богатыря...

Этого исполина айыы,
Который в долгом сне вырастал.
Который во сне набирался сил.
Надо немедленно разбудить!
И пока я воздух вдохну,
И пока его выдохну, не спеша,
Надо этого богатыря
На землю опустить —
В Средний обитаемый мир.
Где раздор идет и война.
Передайте ему веленье судьбы,
Что должен он защитником стать
Племен айыы-аймага.
Людей с отзывчивою душой,
С поводьями звонкими за спиной!
Да будет заступником он
Солнечного рода айыы,
Поселенного на земле!
Пусть на долгие времена
Останется он на земле,
Пусть продлит он жизнь племенам
Подвластных нам уранхай-саха!
Побыстрей посылайте за ним...
Нерушима будет его судьба.
Его имя будет греметь.
Как угроза, в мире подземной тьмы;
В Среднем мире прославится имя его,
В Верхнем мире.
На склоне бурных небес.
Будет имя его блистать.
Победоносно, как грозный меч.
Великой будет его судьба.
Счастливой будет долгая жизнь!
Так волю свою изъявили мы.
Эта наша воля
Давным-давно
На каменном восьмигранном столбе
Письменами запечатлена.
Там записана кровью она.

Выбрал Нюргун Боотур копье
С разукрашенным древком цветным:
На рогатине длинной его.
На блестящем его острие,
Как огонь, метался,
Бился илбис.
Кровью черной питалось копье;
Глядя на его лезвие,
Брови и ресницы свои
Девушка могла б издали.
Словно в зеркале, увидать.

Красной крови горячей просило копье;
Вкруг рогатины роем илбисы вились,
Вопили, в битву рвались.
Выбрал Нюргун Боотур
Для охот и утех боевых
Исполинский лук костяной.
Непомерно тугой на сгиб.
Этот лук в необъятный простор
Стрелы гремящие.
Стрелы разящие
Без промаха посылал.
Этот лук был велик.
Словно длинный изогнутый мыс,
Опоясывающий широкий алас.
Этот лук был велик,
Как излука большой реки.
Были склеены пластины его
Чёрной желчью
Зубастых рыб.
Красной кровью
Из печени льва.
Выточена основа его
Из ядра свилевых берез
Дальних туманных стран.
Из ядра железных дерев
Дальних неведомых стран.
Из сухожилий и жил,
Вытянутых из брюха льва.
Скручена была тетива.
Силой свирепого духа войны
Был этот лук наделен.
Внедрился в его рога
Непобедимый илбис.
Обтянут берестой тугой
Заоблачных синих стран,
Г розным оружьем был этот лук.
Были стрелы для лука припасены
Огромные, бьющие наповал,
Острые, словно рыбья кость;
Были стрелы оперены
Маховыми перьями
Из крыла
Хотоя Айыы орла,
Чей отец — Хомпорун Сюнг Хаан,
Орла, разящего клювом кривым,
Оглашающего простор
Клекотом громовым.
Наконечники стрел пылали огнем;
Было так много стрел.
Что в колчане рядами торчали они.
Как могучий кедровый лес.
С пронзительным воем любая стрела,
Пущенная с тетивы.
Долететь мгновенно могла
До верхних бурных небес.
Колотушка-палица там была
Из цельного дерева
С толстым комлем
В девяносто девять пудов.
Этой палицей
Было сподручно разить
По макушкам свирепых абаасы,
Адьараев толстые черепа,
Железные скулы их
Вдребезги разбивать.
Выбрал Нюргун Боотур
Эту палицу,
Этот лук.
Любуясь, поднял Нюргун
Боевой закаленный меч,
Воющий при взмахе, как вихрь,
Пылающий синим огнем.
Самый грозный из всех мечей.
По руке ему пришлась рукоять,
Сам просился огромный меч
Доспехи тяжелые рассекать,
Бить врага.
Как прорубь рубить,
Ратоборцев грозных разить,
В обе стороны
Пришлых косить.

ПЕСНЯ ЖЕНЩИНЫ

Ыый-ыыйбын! Аай-аайбын!
Прежде не знавшая слез,
Плачу и плачу я...
И откуда такая беда?
И откуда такая напасть?
А когда я на свет родилась,
А когда я росла без забот
Среди солнечного народа айыы
С поводьями за спиной,
Поддерживаемая
Силой небес
В радостной щедрой отчей стране,
Не думала я тогда,
Что буду разлучена
С ясным, белым солнцем моим,
С матерью изначальной землей,
С домом моим родным!
О! Горько,
Обидно мне,
Что я в жертву обречена
Чудовищу-абаасы,
Что насильно унесена
В бедственный Нижний мир!
Родичи солнечные мои.
Видите ли меня?
Слышите ли меня?

Не гадала я в те года —
Когда в холе, в счастье росла,
В радости, в веселье цвела.
Средь свободного народа айыы.
Что похищена буду я
С лучистого лона
Отчей страны,
С зеленеющих луговин,
С золотистых ее долин,
Где в мареве синем
Тонет простор
Бескрайней средней земли!
Не думала я тогда,
Что буду заточена
В эту гнилью пропахшую тьму
Хохочущих трех преисподних бездн
И — в тяжелую ржавую цепь
Закованная —
В железный чулан
Брошена буду я!

Лучше мне б совсем
Не рождаться на свет
От матери среброволосой моей.
Чем такое горе терпеть!
Лучше мне б не являться на свет
От златоволосого Отца моего,
Чем такие муки терпеть!
О-о! О-о!

Видно, сильные владыки судьбы
Мне могильный, вживе, удел предрекли,
Чтобы в цепях коченела я,
Чтобы мученья терпела я,
Оторванная от родной земли!
О скоро ли, скоро ли он, —
Владеющий Вороным конем.
Стоя рожденным
На грани небес.
Могучий Нюргун Боотур,
Скоро ли он придет,
Теплое дыханье мое защитит,
Белое дыханье мое отстоит
И подымет из бездны меня
К белому солнцу дня,
К блеску его девяти лучей.
Чтобы в Среднем мире,
На милой земле,
На четырех могучих столбах
Изобильный свой я устроила дом
И зажгла священный очаг!

Эй, владеющий
Серо-сталыным конем,
Кюн Дьирибинэ,
Старший мой брат!
Ты к чему прислушиваешься, дорогой?
Почему так тяжко вздыхаешь ты?

А у меня
Приметы дурны...
Не к добру
Мои страшные сны.
Знаешь, что сегодня приснилось мне?
Будто летающий над землей
Выше изгороди столбовой
На Мотыльково-белом коне
Юрюнг Уолан,
Возлюбленный мой
Убит...
Длинные кости его
В осколки сокрушены...
Проснулась — и плачу я,
Плачу без конца...
Видно, больше я никогда
Не увижу его лица.

Неужель для того
Такой красотой
Мать-земля одарила меня,
Чтобы гибли из-за моей красоты
Лучшие люди айыы?
Неужель моя красота
Для того была создана.
Чтобы в прах превратились из-за нее
Племена уранхай-саха.
О горе! О горе мне! —

Словно песня белого журавля,
В подземелье голос
Звучно звенел:
Это плакала в заточеньи своем
Светозарная Туйаарыма Куо.
…
Дух-владыка
Немерянной глубины
Ледовитого моря
Муус-Кудулу,
Своевольный
Уот Усутаакы,
Безнаказанно до сих пор
Верхнего мира
Лучших людей,
Величайших богатырей
Хватал, похищал,
Во прах обращал.
Огневым арканом своим
Он захлестывал их —
Одного за другим.
В бездонную темницу свою,
Где, лязгая и гремя.
Защелкиваются затворы дверей,
Бросал одного за другим.

Знать, владыки судьбы
В небесах предрекли,
Чтоб человеческие племена
Стерты были
С лица земли...
Знать, родились мы для того,
Чтоб из племени уранхай-саха
Не осталось никого.

Не надеялись больше мы
К белому солнцу глаза поднять!
Изобильную
Желтую благодать
Среднего мира —
Цветущей земли
Мы не надеялись увидать!
Так в печаль глубокую впали мы,
Так вот плакали,
Горевали мы...

А теперь,
Когда ты явился к нам.
Будто с неба
Свалился к нам,
Нам легко.
Просторно дышать!
Мы оба полны надеждой живой
Снова жить на земле родной!
Мы оба перед тобой
Колени рады склонить!

ТУЙААРЫМА КУО

Когда же кончится смута и бой?
Когда же мы будем с тобой
Жить, как муж с любимой женой?
Когда заведем изобильный дом.
Огонь священный зажжем?
Великая чадородия мать
Мне велела детей для тебя рожать...
От ожидания у меня
Окоченела спина,
От желания у меня
Затылок одеревенел.

УОТ УСУТААКЫ

Аарт-татай!!! Вот не ждал, не гадал!!!
Я-то думал — я гадок тебе,
А ты скучала тут без меня?
Ах ты, медногрудая пташка моя,
А ты тосковала тут без меня?..
Ах, ты жаворонок златогрудый мой!
Ну-ка, дай — поцелую тебя
В личико беленькое твое!
Ну-ка, дай — приласкаю тебя!
Ну-ка, дай — обнюхаю я тебя
Медногрудую птичку, мою,
Златогрудую синичку мою! —

Всполошился Уот Усутаакы,
Заколотилось сердце его,
Задрожали кривые колени его,
Расстегнул он пояс железный свой,
Девятислойную распахнул
Кованую броню,
Защиту своей
Свирепой души.

Только он успел оголить
Черное тело свое,
Как очутился пред ним,
Откуда ни возьмись,
Богатырь великий средней земли,
Буйно-резвый Нюргун Боотур.
Обнаженный свой длинный меч
Он в живот адьараю всадил.
Удалого Уот Усутаакы,
Словно туес берестяной,
Ударом своим пронзил,
Черную печень его пропорол.
Многожильное сильное сердце его
Смертельным клинком поразил;
Боевую спинную жилу его,
Полнокровную
Становую жилу его
Пополам рассек.

Преисподних нюкэнов
Дух-властелин,
Прославленный адьарай
Содрогнулся и простонал:
— О-ох! Татат! Татат-халахай!
О-ох, головушки девяти журавлей!
- И упал он, всхлипывая и хрипя.
Затрепетал, как рыба-гольян,
Насаженная на рожон.
Дрожью предсмертною задрожал.
Всем огромным телом забился он,
Выломил стену жилья.
Выкатился на простор
Вымощенного двора,
Заливая камни кровью своей.

НЮРГУН БООТУР

Смотрите, богатыри!
Вот он повержен лежит —
Вор, на косматых ступнях
Выходивший
Разбойничать по ночам
Из подземелий своих!

Кривоногая тварь,
Кровавая пасть.
Не ты ли, злодей, разорял
Золотые угодья айыы-аймага
Колдовством восьмидесяти восьми
Пролетающих облаков?
Не ты ли, злодей, похищал
Солнцерожденных людей
С поводьями за спиной?
Не ты ль воровством.
Грабежом истреблял.
Напуская девяносто девять своих
Заклятий, обманных мар,
Золотых людей Кюн Эркэн
С чембурами за спиной?
Я на шее твоей затянул аркан,
Я железной уздой тебя обуздал
За все преступленья твои!
Злодеяний твоих бадья
Переполнилась через край!
Срок настал —
За все расплатиться тебе.
Навзничь я опрокинул тебя,
Брюхо твое распорол.

Прощайся с гиблой своей страной,
Прощайся с ущербной своей луной,
Со щербатым солнцем своим,
Пока не заставил тебя я сказать
Слов, что ты матери не говорил,
Пока я не вытянул из тебя
Тайн заповедных твоих.
Которые ты не успел передать
Даже отцу своему!
Настала пора —
На части тебя.
Проклятого, распластать...
Спеши, прощайся теперь
С железным своим жильем,
С пылающим очагом!
Прощайся с болваном медным твоим
С навозную глыбу величиной,
Который
Издревле тебе помогал!

И увидел Нюргун Боотур:
Дочь звезды Чолбон Нуолур Удаган,
Девятирогим железным рожном
Кромсая тело Кыыс Нюргун,
Недвижно лежащее на земле,
Рассекает толстую кожу ее,
Выпуская черную кровь ее
На огонь девяти костров.

Прекрасной Кыыс Нюргун
Порочная злая кровь
Копошащимся множеством
Красных червей
Падала в костёрный огонь...
Могучие мышцы ее,
Словно толстые змеи, клубясь,
Сыпались из-под рожна.

Дочь Юргэл Тойона затем
Рогатиною стальной
Вскрыла клетку грудную
Кыыс Нюргун,
Пронзила могучее сердце ее;
Ящерица, свистя,
Выскочила из него.
Дочь Сулус Тойона-звезды
Сверкающей острогой
Ящерицу пронзив,
Швырнула ее в огонь...

Дочь звезды Арагас,
Заклинанья творя,
Кости белые Кыыс Нюргун
Сложила на медный лабаз.
Установленный посреди огней
Девяти высоких костров;
Дочь Месяца Ыйбалдьын Удаган,
Ладонями по костям поводя.
Силой небес
Освятила их;
Дочь Солнца Кюэгелдьин Удаган
Желтый сок животворный влила
В уста застывшие Кыыс Нюргун,
Серебряные кости ее
Белой благодатью небес
Щедро окропила она;
А потом живою водой,
Оживляющей мертвых,
Очищающей все,
Дарующей силу и мощь —
Наполнила сердце Кыыс Нюргун,
Обрызгала суставы ее.
Оросила лицо ее.

Где было мясо на стройных костях
Мясо новое наросло,
Где прежде кожа была —
Кожа новая наросла.
Кровь живая
По жилам пошла...
Женщиной невиданной красоты
Сделалась Кыыс Нюргун;
Блистая дивною красотой.
Как живая, лежала она;
Хоть и прежде красива была.
Лучше стала,
Чем прежде была...
Шесть небесных белых сестер,
Ложе ее окружив,
Благословенье произнесли,
Освященья пропели песнь.

ШЕСТЬ СЕСТЕР

Доом-эрэ-доом...
Доом-эрэ-доом...
Властные врачевать.
Мощные оживлять.
Волею вечных сил
Будим тебя
От смертного сна...
Уруй-уруй!
Уруй-уруй!

Доом-эрэ-доом...
Доом-эрэ-доом...
Властные дыхание возвращать.
Приказываем тебе — .
Всею грудью вздохни.
Всеми жилками встрепенись.
Всеми суставами шевельнись!
Благо да будет тебе!
Благословляем тебя...
Айхал-айхал!
Айхал-айхал!

Доом-эрэ-доом...
Доом-эрэ-доом...
Пусть по жилам кровь побежит!
Пусть дрогнут ресницы твои,
Пусть откроются зеницы твои!
В бубны гремим.
Будим тебя Властью своей.
Словом своим!
Кюлюм-мичик!
Кюэгэл-нусхал! —

Только пропели заклятье свое
Белые удаганки небес,
Прекрасная Кыыс Нюргун
Молвив: — Как я крепко спала!
Поднялась на ложе своем.

Возликовали богатыри
Славного рода айыы.
Громко возгласили: — Уруй! —
Крепко на радостях обнялись.
Трижды поцеловались они.

У прекрасной девы
Кыыс Нюргун
В сердце вражда
Улеглась, видать,
Буйная одержимость прошла.
Страсти к бою
Как будто и не было в ней,
Невиданной на земле красотой
Дивно заблистала она.
Словно ласковый летний день,
Улыбкою засияла она.
Величава, как лебедь,
Как стерх стройна,
Словно солнце полдня светла,
Словно полный месяц ясна.
Родичам славным своим
Ласково улыбнулась она.

Восемьдесят восемь березок воткнув,
Поставили золотой чэчир,
Чтобы радость людей айыы
Не убывала восемь веков.
Натянули семьдесят семь
Гривами увитых сэлэ,
Чтобы счастье цвело
Семь долгих веков...

На блестящей нежной траве,
На благословенной груди,
На высоком лоне средней земли,
На крутом загривке ее,
В сияющем средоточье ее,
Где солнце горячие льет лучи.
Где месяц блещет в ночи,
Устроили для пира они
Многозвучно-шумное — на весь мир
Глубоко-щедрое тюсюльгэ.
Отъевшихся на весенних лугах
Молодых кобылиц повалив,
Поставив большие котлы на огонь.
Кусками толстыми жир нарубив,
Обильное для гостей
Угощенье готовили там...

Тридцать дней и ночей подряд
Веселые игры шли;
Объедались обжоры
Густой едой.
Тешились борьбой силачи;
Кукушки весело куковали.
Вяхири ворковали...
Парни пляски вели,
Как серые журавли.
Пели девушки.
Как белые журавли...

Омоллоона жизнь
Прославляли там,
Олонхо запевали там:
— Расцвело заповедное лоно земли;
Взошло, теплом и светом даря,
Солнце счастливой судьбы...
Добрый выпал нам жребий —
В радости жить.
Множиться, расцветать,
Горя былого не знать...